Мария Хаустова - Мамочка из 21-го бокса
В коридоре висела мамина шуба, и стояли валенки на подшитой подошве. Я запрыгнула в них и поплелась за Женей.
Фонари уже не горели. У нас их отключают после двенадцати. Женька достал сигарету и прикурил от зажигалки. Красный уголёк сигареты то подлетал к его рту, то опускался куда-то за деревянные перила крыльца. Изо рта шёл пар и медленно рассеивался в морозном воздухе.
Мы молчали. Я смотрела на небо и вглядывалась в звёзды. «Яркие какие, да?» – ждала я Женькиного ответа, не понимая, что с ним случилось. «Ага-а», – протянул он. Я стояла, переминаясь с ноги на ногу и пытаясь запахнуть шубу так, чтобы ветер не цеплялся за мои голые коленки. Женька смотрел в пустоту и не произносил ни звука.
– О чём молчим? – пыталась достучаться до него я.
– О тебе… – услышала я неожиданный для себя ответ и осеклась. – Мне так больно смотреть, как ты мучаешься. Не живёшь, а выживаешь. Скажи мне – тебе же нелегко? Ведь так?
– Ах, какой же ты наблюдательный! – чуть не криком ответила я. – Мне кажется, тут и дураку понятно!
– Дураку? Но ты всё время на улыбке! Чего бы не скажи – тебе смешно! – защищался Женька, выбросив сигарету на протоптанную тропинку и повернувшись ко мне.
– Ах, мне смешно! Вы посмотрите, мне смешно! Последний раз я искренне смеялась, наверно, лет в семнадцать – восемнадцать! Тогда ведь не было причин грустить! Всё хорошо и без проблем! А сейчас. Сейчас я не знаю, как мне пережить каждую ночь! Время, когда хочется выть на луну. Когда обнажаются все струны души и осознаешь всё то, от чего прячешься за дневными заботами и хлопотами. Ты знаешь, что такое одиночество? Ты знаешь, какая хреновая штука, это одиночество! Оно выедает мозг, выворачивает вены, заставляет содрогаться в нервных конвульсиях каждую клеточку мятежной души и воспринимать любое изменение, как угрозу поколебимости внутреннего мирка. Я не люблю напыщенных фраз и непонятных умозаключений, я говорю о том, что чувствую. Я не знаю, что меня ждёт завтра, но мне приходится сражаться за свою жизнь каждый день. Да, я делаю это только так, как умею, и пусть это не всегда правильно. Но всё так, как получается, и не иначе.
Длинная чёрная шуба давно была распахнута, и мой тоненький, коротенький халатик развевался на ветру. Женька схватил меня за талию и прижал к себе. Я хотела вырваться и убежать, но он удержал меня силой. Силой, которую я почувствовала и не хотела отпускать. Его руки скользили по моему лицу, вытирая горькие капли с горячей кожи.
– Не плачь, – уговаривал он меня. – Я же тебе не вру.
Ты мне верь. Иногда достаточно повернуть голову и посмотреть вокруг себя. А вдруг тот, кто должен быть рядом… Вдруг он уже с тобой. А вместо того, чтобы подойти к нему и взять его за руку, ты ищешь его в непролазных дебрях и зовёшь на разные голоса диким эхом? А вдруг иногда стоит делать резкие шаги и доверяться людям? Вдруг нужно просто шагнуть вперёд и узнать, а что там дальше? И может ли быть по-другому? Неужели ты не понимаешь, что не всегда нужно жить по правилам и планам?
– Я понимаю. Я всё понимаю, – уткнувшись своим носом в его грудь, говорила я. – Но как верить людям, когда столько раз ошибалась? Когда столько раз предавали? Причём самые близкие. Самые родные.
– Наверно, это были не те. – Смотрел он в темноту, продолжая гладить меня по голове.
– Не те? – подняла я голову на него. – А где те? А кто те? У меня столько вопросов, на которые нет ответов. И, знаешь, я не знаю, где их взять. Иногда так охота высказать всё, что накопилось! И не просто высказать и быть услышанной! Хочется быть понятой! Ты даже не представляешь, какая это огромная потребность для меня!
– Милая моя. А хочешь? – Начал, было, Женька. Вдруг его осветило светом из коридора. Мама открыла дверь, выйдя на улицу в одном халате: «А вы чего не спите?» «Да идём, идём.» – проговорили мы в один голос и друг за другом прошли в комнату.
Я легла к Варюшке и уставилась в потолок. Тени от проезжающих мимо машин так и ползали по белой штукатурке. За окном сыпали снежные хлопья, а на стекле намерзал ледяной нарост. «Эх», – тяжело вздохнула я. «Эх!» – вздохнул и Женька.
«Машут! Вставай! – гладил меня по голове Женя. – Давай– давай! Хватит нежиться. Варька с Юлькой уж на горку ушли!» Я открыла глаза, и меня ослепил яркий свет. «Дел много! Мне показать тебе кое-что нужно!» – расшторивал он большие окна комнаты.
– Что – сейчас прямо?!
– Ну да… Идём!
В чёрной «Тойоте» мы быстро домчались до места.
– Выходи! – сказал Женька.
– Но тут же. – удивлённо смотрела я на заваленный снегом сгоревший детский дом.
– Да-да, твоё место работы! Идём!
Я сидела в машине и не собиралась из неё вылезать.
– Ну давай же! – упрашивал меня Женя. – Ну это быстро. Пошли.
Ради приличия я вышла к этому дому, а Женька, взяв меня за руку, повёл во двор. «Мы куда? – ступая за ним след в след, пыталась узнать я. – Что там»? «Видишь то окно, откуда я тогда вывалился? – указывал он рукой в кожаной перчатке на засыпанный снегом подоконник первого этажа. – Ты помнишь, что на нём было написано?» Я всплеснула руками: «Такое разве забудешь?!»
«А сейчас читай!» – он очистил весь подоконник от снега и соскоблил наледь.
«Заповедь седьмая» исчезла. На её месте теперь зияла другая надпись: «Amore Dei». Я провела по надписи рукой и посмотрела на Женьку: «Что это?»
– Любовь к Богу.
– Я знаю, как это переводится. Но почему здесь?
– Ты знаешь, мне приснился сон. Буквально несколько дней назад, а в нём дом этот. Слова эти. И ты. Я даже работу забросил. Всё ответ пытался найти. Думал, обычный сон. Ну чего не бывает? Сюда приехал, скорее – к этому подоконнику! Так и затрясло от неожиданности. В Интернет залез – перевёл.
– А причём тут любовь к Богу и мы с тобой?
– Машань, а может, это и есть тот ответ, которого тебе не хватало?
– Ты о чём?
– О разговоре нашем вчерашнем. Помнишь, ты говорила, что нет ответов. А тут – вот тебе подсказка! Возлюби Бога своего, а значит ближнего своего… И всё, что из этого следует…
– А куда делась «Заповедь седьмая»?
– Ушла.
– Куда?
– В небытие.
– Ну ты, Женька, и философ! Пошли давай отсюда. Что-то мне как-то жутковато. Как так: вместо того, чтобы выжечь надпись огнём от пожара, на её месте появляется другая? И почему именно такая?
– А я знаю! То есть догадываюсь!.
– Это о чём же интересно?
– Грех прелюбодеяния можно предотвратить только всеобщей любовью. Когда человек будет уважать свои чувства и чувства других людей, он никогда не решиться на какой-то проступок.
– Думаешь, так?
– Думаю, так.
– А кто эти слова выжигает, может, тоже знаешь?
– Знаю.
– Уж не нечистый ли тот?
– Не-ет! Его там боле нет.
– Ну хорошо, а кто тогда?
– Провиденье.
– Ты, кажется, не выспался сегодня, Жень. Поехали домой.
Он повернул ключ зажигания, посмотрел на меня и, поддав газку, поехал вперёд. В лучах солнца переливались и струились чистейшей водой блестящие сосульки. Заснеженные тротуары белели на свету. А мы проезжали дома и магазины. В салоне приглушенно играла спокойная музыка и, остановив автомобиль у маминого дома, Женька произнес: «А пошли со мной?» «Куда?» – обернулась на него я. «По жизни»! – внимательно глядел он на меня. «Меня нельзя звать одну…» – отвечала я. «Но я думал, ты и Варя – это и есть одно». – открывая ещё шире карие глаза, говорил Женька. «Ты знаешь, я подумаю!» – затаив дыхание и не зная, что сказать, выпалила я.
Послышался звук играющего домофона. Из входных дверей в чёрной шубе и серых валенках выбежала мама и, заметив, что я собралась выходить из машины, начала кричать с крыльца: «Торт купите! Торт купите! Завтра ж День рождения! Я пока в мясной схожу, за говядинкой». Она выбежала по тропинке и свернула за дом.
«Рождения. – Женька постучал пальцами по рулю. – Какого рождения? Рождения чего?» «Рождение чуда! – подмигнула ему я. – Забыл что ли? Завтра ж 19-е!»
13 августа 2014 года.
Кириллов.
Мария Хаустова за помощь в издании книги «Мамочка из 21-го бокса» благодарит:
Александра Ивановича Николаева,
Валентину Александровну Филимонову,
Алёну Алексеевну Алексееву,
Ivan Raikov Kolev.
